Посольство в иной мир
Экскурсоводы Ленинки рассказывают
На сайте Российской государственной библиотеки продолжается цикл публикаций «Экскурсоводы Ленинки рассказывают» . Сегодня мы предлагаем вашему вниманию второй материал экскурсовода Дарьи Хадеевой — рассказ о путешествии дипломата Сигизмунда фон Герберштейна, описанного в книге «Записки о московитских делах» .
Экскурсовод
Дарья Хадеева
18 апреля 1517 года дипломат Священной Римской империи Сигизмунд фон Герберштейн впервые оказался на территории древней Москвы. Сам император Максимилиан направил его сюда с целью подписания мирного соглашения между давно враждовавшими Великим княжеством Литовским и московитами. Речь совсем не шла о поездке к театру военных действий, но планируемый вояж вызывал немало опасений, а его результаты едва ли отважился предсказать хоть один европейский гадатель, тем паче — учёный человек.
Что ожидает посла в этом путешествии, сумеет ли он добраться до Москвы (коллега Герберштейна умер, так и не доехав до Московии), а если фортуна и будет сопутствовать ему в пути, какой приём окажет ему суровый северный царь? Увы, это было путешествие со многими неизвестными.
Современники барона не могли знать ответов на эти вопросы, но благодаря скрупулёзнейшему описанию поездки, которое вёл Герберштейн, мир получил удивительный труд, повествующий о жизни и устройстве русского государства первой половины XVI века. «Записки о московитских делах» Герберштейна дополнялись колоритными гравюрами о русском быте и подробными картами местностей, которые довелось проехать послу во время своей рискованной миссии к неизвестным берегам. «Нежными изгибами резца» показал барон границы царства московитов европейским государям.
Нос, точно нос!
Афанасий-Ломонос:
щёки береги и нос!
Русская поговорка
Миссия в Россию (о которой европейцы всё ещё располагали крайне скудными сведениями и во многом ориентировались на слухи) рассматривалась в то время как предприятие, перед началом которого следовало устроить земные дела и приготовиться как бы к отъезду в иной мир. Как и столетие, и два назад, Русь интриговала, но больше страшила. Из книги Марко Поло европейцы, конечно, знали, что Рóсия — «большая страна на севере», где живут христиане греческого исповедания. «Тут много царей и свой собственный язык; народ простодушный и очень красивый» — но со времени книги, составленной, к тому же, со слов Марко Поло в 1298 году, прошло так много времени. Можно ли верить этому источнику? Сигизмунд фон Герберштейн получил прекрасное образование и знал, что чужие слова всегда следует перепроверять. Единственное, что принималось за константу, — это холод. Книга Марко Поло сурово предупреждала: «Знайте, по истинной правде, самый сильный холод в свете в Рóсии; трудно от него укрыться».
В справедливости этих утверждений Герберштейн смог убедиться лично. И в первом (забегая вперёд — и во втором) своём путешествии в Россию он испытал немало сложностей от холода, распутицы, отсутствия прямого пути и таяния льдов на реках. Один из самых запоминающихся эпизодов произошёл с ним в районе деревни Гринки (ныне — Гродненская область, Беларусь), и Герберштейн описал этот случай для европейского читателя во всех подробностях.
«Когда мы направлялись сюда первого января, то сделался жестокий мороз, и порывистый ветер, наподобие вихря, крутил и разбрасывал снег, так что от этого столь сильного и столь злого холода замёрзли и выпали повреждёнными шулята у лошадей и отчасти сосцы у собак. Я сам чуть было не лишился носа, да пристав вовремя предупредил меня. Именно, войдя в гостиницу, я, по совету пристава, стал мочить и растирать нос снегом, и едва только не без боли начал ощущать его. Сперва появилось у меня нечто вроде коросты, а потом это мало-помалу подсохло, и я выздоровел. По немецкому обычаю, у нас на повозке сидел московитский петух, он чуть не умер от холода, но служитель внезапно отрезал ему гребень, который затвердел от мороза, и этим не только спас петуха, но достиг того, что он тотчас вытянул шею и на удивление нам запел».
Поющий московитский петух среди бесконечного снежного вихря, чудом спасённый нос, растираемый снегом, — в самом деле, уж не картина ли иного мира? Образ этот дополнялся многочисленными историями об опасности передвижений: на Двине провалился под лёд один из слуг барона. С большим трудом достав его из воды, отряд вскоре столкнулся с ещё бóльшей проблемой: лёд совершенно растаял с обеих сторон реки, полозья повозок ехали по самой кромке оставшейся ледяной дороги, ближе к центру водоёма: «Не без сильного страха и опасности [мы свершили] свой переезд как бы по некоему мосту. Боязнь наша усиливалась от всеобщей молвы, именно говорили, что незадолго перед этим несколько сот московитских разбойников все до одного потонули во время перехода через эту самую реку».
Только к весне добравшись до европейской части современной России, посольство Герберштейна пересело на лодки. Успешно сплавившись по реке Тверце, они достигли берегов «славнейшей реки Волги», но тут их подстерегала новая неожиданность: река растаяла не везде, и в том месте, где «лёд смёрзся высокой кучею», члены посольства ценой невероятных физических усилий всё же выбрались на берег и пересели на лошадей.
Клял ли Герберштейн свою незавидную долю или восхвалял небо за спасение, сказать невозможно, известно лишь, что, с риском для жизни преодолев все выпавшие на его долю испытания, барон 18 апреля 1517 года добрался до Москвы и через несколько дней удостоился аудиенции русского государя.
Охота за двумя зайцами
В 1497 году, по меркам мировой истории — незадолго до первого визита барона Герберштейна в Россию, в московской земле появился Судебник Ивана III —первый унифицированный сборник законов, действующий на территории всего государства. О таком кодексе на тот момент задумывались многие европейские правители, но знаменитая «Уголовная Карлова конституция» («Каролина») была издана императором Священной Римской империи Карлом V только в 1532 году. Современные исследователи предполагают, что работа над «Каролиной» могла вестись уже на базе ценных сведений о русском Судебнике, привезённых в Европу бароном Герберштейном.
Удивительный исторический факт: вплоть до XIX века учёные знали о существовании и содержании Судебника Ивана III — уникального правового документа, которым регламентировалась жизнь всей России, — только из переводных записок Сигизмунда Герберштейна. Единственный полный список этого законодательного памятника XV века был найден лишь в 1817 году. Герберштейн же перевёл избранные места этого Судебника, представлявшие для него особый интерес, ведь миссию своего посольства к московитам он видел не только в переговорах о мире с поляками (успех переговоров представлялся сомнительным), но и в сборе подробного материала о быте и нравах загадочной Россейи («их страна издревле называлась Россейя, как народ разсеянный и разбросанный»).
Из переводов Герберштейна мы узнаём, в частности, содержание статьи о судебном поединке и о пошлинах, взимаемых государством за этот поединок: такой способ решения споров был хорошо известен германским народам, в Древней Руси за подобными битвами истца и ответчика закрепилось название «поле». Русский закон предусматривал возможность драться с ответчиком не лично, а нанимать специального человека — полевщика. Отказ же от участия в поле приравнивался к признанию собственной вины. Как дрались русские на судебных поединках XVI века — Герберштейн описал в подробностях: в ход шли продолговатые латы, кольчуги, копья и топоры, но особенно барона поражало виртуозное владение русскими бойцами неизвестным барону оружием, напоминавшим кинжал. Неуклонное внимание господина Посла к деталям, безусловно, сделало его записки столь ценным документом не только для современников, но и для исследователей последующих эпох, документом исторического значения.
Не менее интересна для историков сцена царской охоты за зайцами. На охоте Герберштейну довелось присутствовать дважды, во время обоих своих посольств в Россию, в 1517 и 1526 годах. Охота за зайцами была излюбленным развлечением Василия III, и готовились к ней тщательно: «Вблизи Москвы есть место, поросшее кустарниками и очень удобное для зайцев; в нём, как будто в заячьем питомнике, разводится великое множество зайцев, причём, под страхом величайшего наказания, никто не дерзает их ловить, а также рубить там кустарники...» В день охоты в длинном ряду по полю расставлялось до сотни человек, половина из них была одета в чёрный, другая в жёлтый цвет. В поле находилось более 300 всадников, государь разгонялся на коне, все начинали кричать в один голос и в один миг спускать собак — так начиналась охота. Крики и рукоплескания продолжались после каждого пойманного зайца. А после охоты устраивался пир в походных шатрах: много варенья из кишнеца [кориандра], аниса и миндалей, затем орехи, миндаль и целая пирамида сахара.
Первое посольство Герберштейна не достигло успеха. Все предложения барона о мире с Сигизмундом были отвергнуты боярами. Территориальные притязания двух держав были слишком велики, соглашение — невозможно. Особым камнем преткновения оказался Смоленск. Смоленск, под открытым небом которого среди глубоких снегов довелось два дня отдыхать барону Герберштейну на обратном пути — уже из Второго Посольства, которое наконец привело дипломатическую миссию к определённым успехам. Да и русский снег уже не казался ему таким страшным врагом: «Накидав длинные и довольно высокие кучи сена, положив на них древесную кору и постлав скатерти, мы сидели за столом с поджатыми ногами, наподобие турок или татар, вкушали таким образом пищу и затягивали ужин несколько более обильным возлиянием». Охота за двумя зайцами неожиданно приносила свои плоды.
Для подкрепления, а не для пресыщения
Провожая оба раза Герберштейна на родину со всем почётом, Василий Третий жаловал ему платье, подбитое собольими мехами. «К почётному платью Государь присоединил по два сорока собольих мехов, а горностаевых по 300 и беличьих по 1500. В первое посольство он прибавил мне повозку, или сани, с превосходной лошадью, белым медвежьим мехом и другим удобным покрывалом. Наконец, он дал мне много кусков рыб: Белуги, Осетра и Стерляди, вяленых на воздухе, но посоленных, и отпустил меня весьма ласково». По пути домой в Бельске Герберштейн встретил Николая Радзивилла, и тот подарил барону несколько венгерских золотых, советуя озаботиться сделать из них кольцо и, смотря на него, вспоминать про дарителя.
Много дорогих и по-царски щедрых подарков от разных властителей получал за свою жизнь Сигизмунд, вольный барон в Гербербштейне, Нейперге и Гюттенгаге, но куда дороже золота Радзивилла оказалось признание современников, по достоинству оценивших многогранную личность барона: «Поистине, ты один из многих всегда вполне достоин того, чтобы я искренно и чистосердечно любил тебя... Это происходит или от того, что мать природа образцово создала тебя, или оттого, что твоя душа весьма сильна мудростью, или от того, что ты никому не уступаешь в искусстве красноречия, или оттого, что ты славен Кекроповой учёностью. Про твою добродетель свидетельствует суровый образ жизни, редкая последовательность, неподкупность, мягкий характер, умеренность, чистосердечие, кротость и воздержанность». Воистину добрая слава лучше дорогой масти.
Книга «Записки о московитских делах» Герберштейна была показана в сюжете на телевидении Словении.
Судебный поединок
